Анализ на гаджетоманию Про диагноз «игровая зависимость»

Можно ли считать зависимым молодого человека, который большую часть времени проводит за компьютером в ущерб какой-то иной активности? А если это хобби внезапно дает свои плоды и энтузиаст продает права на разработанную им игру за два с половиной миллиарда долларов? В 2011 году швед Маркус Перссон уволился с работы, засел за разработку своей игры, потом основал небольшую фирму — ​а еще через три года эта фирма была продана за указанную сумму компании Microsoft. Игра называлась Minecraft.

Киберспортивная сборная Team Spirit — ​в ее составе трое россиян и двое украинцев — ​в июле выиграла турнир с призом в 5 млн долларов. Поскольку поначалу и Перссону, и киберспортсменам никто не платил, можно сделать вывод, что наблюдение «сидит без толку перед экраном днями напролет» никак не помогает отличить зависимость от хобби, работы или высокорискованных попыток начать свое дело.

Как распознать проблему

Признаки, по которым можно диагностировать зависимость, все же есть — ​они перечислены в медицинских руководствах. Первый из них — ​зависимость мешает человеку делать какие-то важные дела и откровенно вредит в жизни. Например, из-за игры студента выгнали из института или мать забыла покормить ребенка.

Второй важнейший признак: зависимому сложно прекратить игру или выйти из интернета. Возможность контролировать время и есть главный критерий: здоровые люди могут всецело погрузиться, скажем, в разработку своей программы или прохождение игры, но всегда могут прерваться и вернуться к насущным делам.

Скрыть текст

Создатель Minecraft Маркус Перссон получил специальную награду Британской академии видеоигр

Также к признакам зависимости эксперты относят утрату интереса к другим занятиям, отсутствие прежнего удовлетворения от игры (или нахождения онлайн) и тяжелое переживание, если доступ в виртуальную реальность закрыт.

В перечисленных симптомах легко усмотреть параллели с алкоголизмом или даже наркоманией. С ломками, привыканием, социальной изоляцией. И это не новый феномен. Диагноз «лудомания», патологическая тяга к азартным играм, фигурировал в МКБ еще полстолетия назад, а о том, как в карты проигрывали родовые имения, можно прочесть в литературе позапрошлого века. Смена казино на смартфон не столь принципиальна, как сходство всех зависимостей на нейробиохимическом уровне.

Симха Борман, клинический психолог, выпускник биологического факультета МГУ, аспирант Института биологии развития им. Н. К. Кольцова РАН:

Во всех зависимостях задействована наша естественная система вознаграждения. Она изначально должна была подкреплять необходимое для выживания поведение: мы поели — и нам стало хорошо, мы подвигались — и нам стало лучше. Но, к примеру, опиаты вызывают активацию этой системы вознаграждения сами по себе: это как получить бесплатно ящик вкусного шоколада вместо одной конфетки. Естественно, такая стимуляция вытесняет обычное поведение. С играми и онлайн-общением может происходить нечто подобное: они дают сильную реакцию системы вознаграждения. Важно учитывать внутреннюю кухню организма — ​подсаживание на вознаграждение в мозге схоже с тем, что происходит при химической зависимости. Человек начинает потреблять вещество или контент, поскольку ему в тот момент хорошо, — ​игнорируя последствия

Крысы не играют в Doom

«Система вознаграждения» — ​это сеть из нервных клеток, которые обмениваются сигналами при помощи дофамина. Его часто называют гормоном счастья, однако это чрезмерное упрощение. Дофамин для обмена сигналами используют самые разные нервные клетки, поэтому он относится к нейромедиаторам. Гибель производящих дофамин клеток приводит у людей вовсе не к депрессии или апатии, а к болезни Паркинсона. У больных дрожат руки, движениями тела становится сложно управлять, для лечения им назначают леводопу — ​препарат, становящийся дофамином уже внутри тела.

Дофамин — ​это одно из универсальных веществ, используемых нашей нервной системой. И он, в частности, вовлечен в системы вознаграждения, которые в свою очередь могут не делать различий между употреблением химических веществ, азартной игрой, чтением ленты новостей и игрой в онлайн-стрелялку.

Открыв свежий номер специализированного журнала Addiction Neuroscience («Нейробиология зависимостей»), можно прочесть о самых разных механизмах, лежащих в основе зависимости от тех или иных веществ. Например, по активности нейронов в прилежащем ядре мозга* одни ученые научились предсказывать развитие зависимости от кокаина. Другие выяснили, что эффекты от прекращения приема метамфетамина связаны с изменением количества определенных рецепторов, называемых GluA1 и GluA2, в нервных клетках. Каждый год выходят сотни научных статей, посвященных роли разных веществ, генов, нервных клеток и целых структур мозга.

* Прилежащее ядро (лат. nucleus accumbens) — ​группа нейронов, участвующая в формировании удовольствия, смеха, зависимости, агрессии, страха и эффекта плацебо.

Вот только большинство этих исследований проводится на мышах и крысах, поскольку мозг для изучения отдельных клеток под микроскопом надо сначала приучить к какому-то веществу, а потом еще и порезать тонкими ломтиками. Потому наши знания о возникновении зависимостей у людей гораздо более ограниченны.

Например, группа ученых из Китая и Великобритании выяснила, что у людей с игровой зависимостью меняется толщина коры головного мозга. Это хорошо согласуется с симптомами: истончение коры происходит в тех областях, которые ассоциированы с самоконтролем. Однако аналогичные изменения происходят и при занятиях медитацией, и при обучении грамоте; толщина коры меняется даже у таксистов, запоминающих улицы города. Наш мозг постоянно перестраивается и адаптируется к новым задачам. Так что было бы скорее удивительным, если бы его кора не менялась при постоянном времяпрепровождении у компьютера.

Скрыть текст

Микрофотография позволяет сопоставлять мельчайшие детали объекта. На фото — срез мозга крысы

Объяснить с точки зрения нейрофизиологии, почему зависимый человек выбирает явно неоптимальное поведение, мешает недостаток эмпирических данных. Технологичные формы досуга появились совсем недавно. В современной медицинской литературе можно найти описания отдельных и явно патологических случаев онлайн-зависимости, но насколько такое поведение типично, мы попросту не знаем. Разные опросы дают огромный разброс данных, и далеко не все авторы сходятся даже в вопросе отделения зависимости от нормального использования смартфона или компьютера.

Ясность появилась в другом: зависимость не стоит рассматривать как чисто биологический феномен. Очень важен социальный контекст. Даже при употреблении химических веществ зависимости развиваются не у всех: примером может служить потребление алкоголя, далеко не всегда приводящее к алкоголизму. Отчасти на риск влияют биологические факторы, а отчасти — ​социальные обстоятельства. Для поведенческих зависимостей роль биологии скорее ниже, поскольку в нашем мозге нет, например, «рецепторов видеоигр» (а рецепторы опиатов есть, и они рассчитаны на наши естественные опиоидные молекулы, эндорфины).

Симха Борман, клинический психолог, выпускник биологического факультета МГУ, аспирант Института биологии развития им. Н. К. Кольцова РАН:

Когда в конце 70-х крысам сначала давали воду с примесью морфина (исследование Rat Park), а затем переводили их в большую клетку с изобилием еды, места и игрушек, большинство грызунов переходило на обычную воду. Им становилось неинтересно использовать наркотическое вещество как источник радости. И есть основания считать, что с нашими зависимостями происходит нечто похожее: важно учитывать контекст. Люди не начинают намеренно упот­реб­лять запрещенные вещества и не садятся за компьютер с целью просиживать сутками — ​никто не делает это просто так. Человек, у которого все хорошо, не станет практиковать то, что приведет к поведенческой зависимости

Болезнь бедных

Подозрения в зависимости от компьютера часто вызывают дети и подростки, которые способны посвящать гаджетам больше времени, чем сну. Но важно учитывать, что важнейший критерий оценки — ​«невозможность произвольно прервать свое поведение» — ​не годится для незрелого мозга. Почти все родители знают, как сложно оторвать детей от любого понравившегося им дела. Более того, человеческий мозг порожден средой, где не было школы или регулярной работы с 9 до 17 часов. Биологически компьютерная игра Celeste, где героиня прыгает через препятствия, куда естественнее, чем 45 минут сидеть и умножать столбиком.

Современные рекомендации по ограничению времени перед экраном основаны не на том, что наличие общего биологического механизма у наркомании с поведенческими зависимостями может привести к «подсаживанию» на игры. Американская психологическая ассоциация APA приводит иные аргументы: у совсем маленьких детей, в возрасте до трех лет, происходящее на экране плохо связывается с реальным миром. Компьютерные программы для «раннего развития» (именно до трех лет) попросту не работают. Наблюдение за происходящим на экране у малышей в лучшем случае не помогает — ​оно не может заменить живого человека.

Скрыть текст

Так выглядит тонкая пленка дофамина под поляризационным микро­­скопом

У дошколят постарше ряд ученых выявил положительный эффект от образовательных программ (но не от работающего постоянно в фоновом режиме телевизора), а вот с однозначной оценкой влияния гаджетов на подростков все оказалось намного сложнее. Многие работы показали, что проводящие больше времени перед экранами дети в среднем хуже учатся и, говоря академическим языком, «демонстрируют худшие показатели в когнитивных тестах» — ​проще говоря, хуже соображают.

Экранное время коррелирует с благополучием семьи: дети богатых и образованных родителей сидят за гаджетами меньше. В бедных районах родители скорее поощрят ребенка не выходить на опасную улицу, а сесть за игру или просмотр видео­роликов. Кроме того, «усадить за мультики» — ​это еще и доступный способ занять ребенка в ситуации, когда у родителя нет сил и денег на няню или детский сад.

Симха Борман, клинический психолог, выпускник биологического факультета МГУ, аспирант Института биологии развития им. Н. К. Кольцова РАН:

И наркомания, и поведенческие зависимости возникают от бедности, безрадостности окружения. Меня как психолога всегда поражает, как иногда людей удивляют сообщения о том, что депрессивные расстройства распространены больше среди бедных. Если у вас нет нормальной еды, вы не отдыхаете, не имеете никаких способов себя порадовать — ​то чему же удивляться при возникновении депрессии? Более того, были эксперименты, когда жителей нескольких сел в Кении с низкими доходами и высокой частотой ментальных расстройств делили на три группы: одна получала стандартную психотерапию, второй вдобавок платили довольно приличную сумму денег, а третья получила и терапию, и деньги. Те, кто получал деньги даже без терапии, год спустя и чувствовали себя лучше соседей, и ряд других индикаторов семейного благополучия у них был выше. Например, там больше зарабатывали и материальный достаток был выше, причем не только за счет полученной от ученых суммы